Из воспоминаний полковника Владимира Константиновича Оллонгрена о детстве, проведенном в кругу Царской Семьи. 

… Теперь нужно вспомнить  и рассказать, как Аничков дворец встречал Святую Пасху. Страстная Неделя была неделей постной – постной относительно, конечно. … В Страстную Пятницу с Императорского Фарфорового завода привозилась груда фарфоровых прелестных яиц различных размеров. Эти яйца предназначались для христосования со всеми служащими во дворце. Большие яйца, очень дорогие, вероятно, получали лица, близкие к Августейшей Семье. Меньшие размеры полагались персоналу, обслуживающему дворец. Начиная с Великого Четверга, церковные службы происходили как и везде, т. е. вечером – двенадцать Евангелий, которых мы, дети, не достаивали: Родители слушали их до конца. На увод из церкви разрешение у Родителей всегда испрашивала мать, и мы, признаться, бывали рады, когда она отправлялась за занавеску. (Царская Семья была отделена от остальных молящихся особой бархатной  занавесью у правого клироса. В церковь же был свободный доступ у всякого служащего при дворце). В Пятницу был вынос Плащаницы, на котором мы обязательно присутствовали. Чин выноса, торжественный и скорбный, поражал воображение Ники, он на весь день делался скорбным и подавленным и все просил маму рассказывать, как злые первосвященники замучили доброго Спасителя. Глазенки его наливались слезами, и он часто говаривал, сжимая кулаки: «Эх, не было меня тогда там, я бы показал им!» И ночью, оставшись одни в  опочивальне, мы втроем разрабатывали планы спасения Христа. Особенно Ники ненавидел Пилата, который мог спасти Его и не спас.

Помню, я уже задремал, когда к моей постельке подошел Ники и, плача, скорбно сказал:

- Мне жалко, жалко Боженьку. За что они Его так больно?

Подскочил и Жоржик, и тоже с вопросом:

- Плавда, за что?

И до сих пор не могу забыть его больших возбужденных глаз.

Время до Воскресения дети переживали необычайно остро. Все время они приставали к маме с вопросами:

- Боженька уже живой, Диди? Ну, скажите, Диди, что Он уже живой. Он уже ворочается в Своей могилке?

- Нет, нет, он еще мертвый, Боженька.

И Ники начинал капризно тянуть:

- Диди… Не хочу, чтобы мертвый. Хочу, чтобы живой…

- А вот подожди. Батюшка отвалит крышку гроба, запоет «Христос Воскрес», - тогда и воскреснет Боженька…

- И расточатся врази Его? – тщательно выговаривал Ники непонятные, но твердо заученные слова.

- И расточатся врази Его, - подтверждала мать.

-  Я хочу, чтобы батюшка сейчас сказал: «Христос Воскрес»… Вы думаете хорошо ему там во гробе? Хочу, чтобы батюшка сейчас сказал… - тянул капризно Ники, надувая губы.

- А этого нельзя, батюшка тебя не послушается.

- А если Папа скажет? Он – Великий Князь.

- И Великого Князя не послушает.

Ники задумывался и, сделав глубокую паузу, спрашивал:

- А Дедушку послушается?

- Во-первых, Дедушка этого не прикажет.

- А если я Его попрошу?

- И тебя Дедушка не послушается.

- Но ведь я же Его любимый внук? Он сам говорил.

- Нет, я – Его любимый внук, - вдруг, надувшись, басом говорил Жоржик, - Он мне тоже говорил.

Ники моментально смирялся: он никогда и ни в чем не противоречил Жоржику. И только много спустя говорил в задумчивости:

- Приедет Дедушка, спросим.

На самом же деле любимицей Императора Александра Второго была маленькая Ксения. Приезжая во дворец, Император не спускал ее с колен, тетешкал и называл «моя красноносенькая красавица». Несмотря на все недостатки воспитания, слишком оторванного от земли, … , дети оставались детьми, и ничто детское им не было чуждо. …. И потому, когда я сказал, что иду сейчас в мамину квартиру, где Аннушка красит яйца, то впечатление было такое, будто гром ударил среди ясного неба!

Что такое: красить яйца? Как это так: красить яйца? Разве можно красить яйца? И в сравнении с этим любопытством – чего стоили все писанки, изготовленные на Императорском заводе? Вырваться из Царских комнат не так-то легко, и тут нужен был весь опыт приснопамятной Псковской улицы, чтобы выбраться в эту сложную и трудноодолимую экспедицию. Нужно было главным образом преодолеть бдительность мамы…. Аннушка делала какую-то прочную краску из лукового настоя, который разводила в глиняной миске. Вся мамина квартира пропахла луком, так, что даже Ники осведомился:

- Что это так в глаза стреляет?

Но когда он увидел, как обыкновенное яйцо, опущенное в миску, делается сначала бурым, а потом – красным, - удивлению его не было границ. Аннушка, добрая девка, снизошла к нашим мольбам, засучила нм рукава, завесила грудь каждому какими-то старыми фартуками и научила искусству краски. И когда изумленный Ники увидел, как опущенное им в миску яичко выкрасилось – он покраснел от радости и изумления и воскликнул:

- Это я подарю Мамочке!

Мать вернулась …. Хватилась нас, безумно испугалась. … Разумеется мне как заводилке влетело больше всех. Влетело и Аннушке, а Аннушка огрызалась:

- Ну что ж, что Царята? Дети как и есть дети. Всякому лестно.

Забрав в руки плоды своего искусства, мы, под стражей, с невероятно вымазанными руками, следовали на свою половину…. Начали мыть нам руки, принесли песку, но краска так и не отмылась до самой Фоминой.

Во время христосования Отец Ники вдруг потянул носом и спросил:

- Что-то ты, брат, луком пахнешь, а?

И тут заметил его неоттертые руки.

- А ну ты, Жорж? Ты, Володя?

Понюхал всех. От всех несло луком.

- В чем дело?

Мать со слезами объяснила происшествие. Александр Александрович расхохотался на весь дворец.

- Так вы малярами стали? Молодцы! А где ж ваша работа?

Мы бросились в опочивальню и принесли свои узелки.

- Вот это – Папе, это – Маме, это – Дедушке.

Александр Александрович развел руками.

- Вот это – молодцы, это – молодцы! Хвалю. Лучше всякого завода. Кто научил?

- Аннушка.

- Шаль Аннушке! И пятьдесят рублей денег. А вам по двугривенному. Сколько лет живу на свете – не знал, что из лука можно гнать краску!

И через несколько минут после Его ухода нам принесли по новенькому двугривенному. 

И. Д. Сургучев "Детство императора Николая II". СПб.: 2015. 

На фото: Библиотека Императора Александра III в Аничковом дворце.